Территория, где жизнь борется со смертью. Это — реанимация. Находиться здесь непосвященному тяжело, слишком много вокруг непростых энергий. Однако есть люди, врачи и медбратья, которые проводят в этих стенах дни и ночи, вытаскивая с того света, зачастую, безнадежных больных.

В отделение интенсивной терапии ВКБ №2, известной в Приморье «тысячекоечной», везут самых тяжелых пациентов со всех концов края. Медицина Свободного порта Владивосток, благо, понемногу развивается:  подключилась санитарная авиация, купили вертолеты, современные реанимобили. Но самая лучшая техника не способна заменить высочайшего профессионализма медицинских работников этого самого тяжелого в больнице отделения.

Василий Павлов пришел в «тысячекоечную» двадцать лет назад, со студенческой скамьи, дорос до заведующего отделением. Как можно выдержать на такой работе столько лет, одному богу известно. Впрочем, у реаниматологов свой взгляд на потусторонний мир, и своя философия…

Трудно быть богом

— Василий Алексеевич, о реаниматологах «тысячекоечной» легенды ходят. И это заслужено. Вспомним трагедию прошлого года, когда ребенку камнем разнесло полголовы. Жив мальчик! Или недавний случай, когда мужчина упал в шахту лифта, тоже, казалось бы, без шансов. Месяц в реанимации — и ушел домой, своими ногами. Примеров много… Интересная у вас работа — воскрешать из мертвых. Скажите, трудно быть богом?

— Не стоит говорить обо мне лично. Нужно говорить о всех сотрудниках нашего отделения. Кроме докторов, это медбратья и медсестры, санитарки. У каждого свой ответственный участок, свой фронт. Работа здесь крайне тяжелая. Поверьте, люди трудятся не за зарплату, а по моральным соображениям. От себя лично и от имени администрации больницы хочу выразить огромную благодарность коллегам за самоотверженный труд.

Что же касается — «воскрешать», это лишь малая толика наших задач. Хотя иногда не получается. Однажды был случай… Человек прошел Афганистан и Чечню, поехал с друзьями отдыхать на Шамору, подавился шашлыком и умер. Привезли в реанимацию, но было уже поздно.

Более точное определение нашей работы — интенсивная терапия. У этого вида медицины своя интересная история. Во второй половине XX века врачи поняли, что больных с угнетенными жизненными функциями надо лечить в отдельных отделениях. Поворотным моментом стала эпидемия полиомиелита, которая охватила мир в 60-е годы. Вирус заболевания поражал нервную систему таким образом, что тысячи пациентов не могли дышать самостоятельно. Именно тогда изобрели первую машину для искусственной вентиляции легких, и по миру стали организовывать отделения реанимации.

Есть люди, у кого жизненно важные функции расстроены обратимо, а есть те, кому, к сожалению, помочь нельзя. Однако медицинская помощь в полном объеме оказывается всем без исключения.

— Где берете энергетический ресурс, чтобы выдерживать частую гостью в вашем отделении — старуху с косой?

— Многих спасаем. Это сильно компенсирует. Конечно, когда находишься в отделении реанимации, всегда будут те, кому мы не в силах помочь. Смысл нашей работы в том, чтобы выживших было как можно больше. Хотя ситуации случаются разные.

Поступил к нам пожилой больной с геморрагическим инсультом. В коме. Ему сделали операцию на головном мозге, но прогноз был грозный. Пришел сын. Видит отца в коме, с забинтованной головой, за которого дышит аппарат, и спрашивает: есть ли смысл продолжать лечение? Мы обычно пускаем родственников на короткое время, и не ради пациентов — им это не нужно, а ради родственников. Уход у нас не скажу, что идеальный, но на твердую четверку. А это очень даже хорошо.

Так вот, сын задает мне вопрос: стоит ли продолжать?.. Действительно, даже если бы мы смогли отключить пациента от аппарата, он на всю жизнь остался бы глубоким инвалидом. Не смог бы двигаться, понимать обращенную речь, скорее всего, был бы без сознания, питался бы через трубочку. «Знаете, — говорит, — я недавно перенес тяжелую травму головы после аварии, так что я всё понимаю!».

Я говорю: «Вы ничего не понимаете! Дело в том, что поддерживать жизнь в этих больных потому и положено, чтобы такие, как вы, выздоравливали. Мы всех лечим, без исключения. Именно для того, чтобы те, кто имеет шанс поправиться, мимо не пролетели. Понятно? У вас же тоже была травма головы. Вы тоже были в коме. Выглядели почти так же. Но за вас боролись, и вы теперь здоровы!». Эта вся структура существует только для того, чтобы потенциально курабельные пациенты выживали. Ведь не всегда сразу можно отличить одних от других. Но случайностей быть не должно.

— Разве неизлечимых больных не выписывают из больницы?

— Онкологический больной с метастазами может быть выписан домой. Но в случае возникновения кровотечения, к примеру, родственники вызовут «скорую», и человек приедет к нам в остром состоянии. В итоге пациент погибнет в отделении реанимации, так получится. Тенденция такова, что онкологические больные покидают этот мир не в хосписах, которых, к слову, во Владивостоке нет, а здесь, в реанимации. Таких больных год от года всё больше. Нагрузка на отделение будет только возрастать. Сегодня в реанимации «тысячекоечной» 18 мест. И 50 % от штата медперсонала. Работа крайне тяжелая. Остаются те, кто работает здесь по велению души. Именно так.

— Сколько стоит пребывание в реанимации?

— Есть пациент, на лекарства которого уходит в сутки 2 000 рублей, а есть больные, которые требуют затрат на лечение в размере 70–80–100 тысяч рублей в сутки. Это только на лекарства! Не говоря о том, что они находятся в лечебном учреждении, которое нужно содержать, а его сотрудникам платить зарплату. К примеру, на лечение упавшего в шахту лифта пациента больница потратила порядка десяти миллионов рублей. Сам больной не заплатил ни копейки. О какой-то экономической выгоде говорить не приходится. Наш конечный продукт — выздоровевший пациент. Сколько стоит человеческая жизнь? Вопрос риторический, ответ известен: каждая жизнь бесценна.

Каждый счастлив по-своему

— Скажите, Василий Алексеевич, человек имеет право не жить в состоянии «овоща»? Когда не двигаются руки-ноги, нет сознания, и кормят через трубку?

— Начнем с того, что человек в этом состоянии этих прав выразить не может.

— Но есть же ситуация, когда в ряде стран граждане начали делать у себя на груди татуировки: не реанимировать. Как вы относитесь к этой тенденции?

— Форма отказа от реанимационных мероприятий существует. Но не отказ от экстренной терапии вообще!

— Взять, к примеру, мужчину с инсультом, о котором вы говорили выше. Если бы он остался жив, и вы бы выдали его на руки родным, можно ли было бы такое существование назвать жизнью?

— На этот вопрос нет ответа. Таких больных переводят в нейрохирургическое отделение. Они там лежат, а медперсонал вместе с родственниками за ними ухаживают. По стабилизации состояния выписывают домой.

— Что, год лежат, два в нейрохирургии?

— Были у нас и такие примеры. Время от времени таких пациентов выписывают, потом снова кладут. В больнице всё равно уход лучше. Дома гораздо сложнее. Как минимум, один член семьи полностью выпадает из работы и становится нянькой. Рано или поздно, вольно или невольно, все приходят к одному финалу. Уход становится хуже: где-то лишний раз не проведут обработку пролежней, где-то пропустят кормление. В домашних условиях гибель таких больных происходит быстрее.

Однако есть иные примеры. Знаю человека, который нырнул в озеро Ханка, сломал шейный отдел позвоночника, утонул насмерть. Его достали, «завели», как говорят реаниматологи, привезли в больницу, потом доставили во Владивосток, в наше отделение. Мы его долго лечили. Он восемь месяцев провел здесь на аппарате искусственного дыхания. Потом родственники за полмиллиона купили аппарат ИВЛ и забрали его домой. Прошло еще полгода. У него восстановилось дыхание, хотя руки и ноги не шевелятся. Мне рассказывали: жена о нем хорошо заботится, вплоть до того, что возит его в баню, наливает рюмку по праздникам. То есть человек не просто существует, но живет нормальной жизнью, социализировался. Все довольны, включая его самого. Этот пример говорит о том, что даже в таком состоянии человек может быть счастлив.

Был другой пример. К нам привезли человека, которого я видел десять лет назад в нашем же отделении. Он тоже получил травму шейного отдела позвоночника. Десять лет спустя «скорая» привезла его к нам с перитонитом, спасти его было нельзя. Он лежал дома десять лет, и его «съела» инфекция почек. В почках даже у обычных людей случается воспаление, а тем более у лежачего, с катетером. Обеспечить стопроцентный уход невозможно. Я не знаю, насколько этот пациент был счастлив, но он жил.

Знаете, некоторые с целыми руками и ногами чувствуют себя несчастными. То им денежных знаков не хватает, то чего-нибудь еще.

Темные и светлые силы

— Бывает, что в ситуацию с пациентами в вашем отделении вмешивается нечто иное, кроме врачей? То, что люди называют чудом?

— Если врач малоопытен, он может решить, что пациент обречен. Но тут приходит старший товарищ и говорит: вы немножко торопитесь, шансы есть. Вот на этом фоне и возникают разного рода легенды.

— Но как, если не чудом, могла выжить девушка, которая, помните, прыгнула во Владивостоке с моста?

— Ну и что? А как мог выжить человек, который «вышел» в окно с двадцатого этажа? Был такой. Полежал у нас, да и пошел домой своими ногами!

Открою один секрет, он относится не к медицине, а к физике. Возьмите муравья и сбросьте его с высоты. Ему же ничего не будет, не так ли? Разные предметы падают по-разному, в зависимости от сопротивления воздуха. Чем мы быстрее двигаемся в воздухе, тем быстрее воздух нам сопротивляется, тем больше шансов разбиться насмерть. Человек может собраться в комок, а может лететь расслабленный, как лист бумаги. Тогда аэродинамика будет разная. Нередко дети выпадают из окон на москитных сетках. Получают травмы. Их привозят сюда, но в большинстве случаев они выживают, потому что сетка планирует.

В какой-то степени это касается тех, кто падает в алкогольном опьянении. Замечено: пьяные реже разбиваются насмерть. Трезвый человек, падая, группируется, пьяный летит, размахивая руками, тормозит себя в воздухе. Кроме того, человек упал на машину, которая также смягчила удар.

Что же касается девушки, упавшей с моста, так удар о воду — это не удар об асфальт. Если человек ухитрится войти в воду правильно, или, в данном случае, удачно, у него большие шансы выжить. Так что у каждого «чуда» обычно находится вполне прозаическое объяснение.

— Вы вообще не верите в сверхъестественные явления? Чистый физик и материалист?

— Не люблю во что-либо верить, но признаю, что есть вещи, которые нам непостижимы. Многие случайности мы не можем объяснить. Считаю, главное, во что нужно верить человеку — это в торжество разума и добра. Тогда он сам будет так поступать. И достанется светлым силам, а не темным.

— То есть темные и светлые силы все-таки существуют?

— Внутри человека всегда существуют темные и светлые силы. В принципе имеет значение только то, что у нас внутри.

— Говорят, когда человек уходит в мир иной, из него вылетает душа. Василий Алексеевич, за двадцать лет работы в реанимации неужели не видели?

— Нет, не видел. Не думаю, что душа вылетает, и есть место, где после смерти мы могли бы себя идентифицировать. Персональное бессмертие человека, как Лады Глыбиной, не существует. Вот умрете вы, например, в 90 лет в состоянии маразма…

— Прекрасная смерть!

— Возможно. Только в каком состоянии будет находиться ваше бессмертие? В 90-летнем маразме или когда вы были десятилетней девочкой? Ведь чем один человек отличается от другого? Прежде всего, памятью. Если взять и стереть из головы вашу память, засунуть туда мою, это уже буду я, а не вы, не правда ли? Ваша память и есть ваша личность. Носителем всего этого является ваш головной мозг. К концу жизни у многих мозг работает очень плохо. Ваша душа суть ваша личность.

В каком состоянии на момент смерти будет она находиться? Неужели в маразме? Так что говорить о персональном бессмертии человека, наверное, нельзя. Вот материя бессмертна. Мы уйдем в мир иной. Тело наше распадется на атомы, станет частью растений, и биологический процесс продолжится. Я думаю, что внутри человека существует и страшный суд, и рай, и ад. Время — понятие относительное. Кто-то бессмертен потому, что дела его для потомков бессмертны.

— Вы верите, что человеку отмерено в этой жизни ровно столько, сколько назначено? Другими словами, верите ли вы в судьбу?

— Если верить в судьбу, зачем тогда стараться совершенствоваться? Ведь за вас же всё решили. Это не так. От человека многое зависит. Я видел людей, которые сами себя опускали вниз, исключительно собственными руками. Так что все эти разговоры про судьбу – это от лукавого.

Важно, что за время жизни человек сумел сделать. Помните, у Булгакова? «Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!». Нельзя откладывать жизнь на потом.

Лада ГЛЫБИНА